Notice: Undefined variable: adbot in /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/data/tpl/default/post.php on line 86

Notice: Undefined variable: adbot in /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/data/tpl/default/post.php on line 86

Notice: Undefined variable: adbot in /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/data/tpl/default/post.php on line 86

Warning: Cannot modify header information - headers already sent by (output started at /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/data/tpl/default/post.php:86) in /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/index.php on line 1812

Warning: Cannot modify header information - headers already sent by (output started at /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/data/tpl/default/post.php:86) in /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/index.php on line 1813

Warning: Cannot modify header information - headers already sent by (output started at /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/data/tpl/default/post.php:86) in /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/index.php on line 1814

Warning: Cannot modify header information - headers already sent by (output started at /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/data/tpl/default/post.php:86) in /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/index.php on line 1815

Warning: Cannot modify header information - headers already sent by (output started at /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/data/tpl/default/post.php:86) in /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/index.php on line 1816

Warning: Cannot modify header information - headers already sent by (output started at /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/data/tpl/default/post.php:86) in /var/www/u7865571/data/www/intherain.ru/zm/index.php on line 1817
Одиннадцать шагов Новогодняя неделя «Какое тебе дело до того, что думают другие?» (отрывок)

Одиннадцать шагов

Одиннадцать шагов Увидев ее, я побежал. Кого-то из прохожих мне удавалось обойти, кого-то я задевал левым или правым плечом – я бежал. И было наплевать, что последние полчаса я делал себе установку вести себя как можно более спокойно, непринужденно, стараться выглядеть отрешенным и равнодушным – я все равно продолжал бежать.

Будь она и внешне такой же каменной, каким было ее сердце последние полгода, я бы разбился вдребезги, впечатавшись в нее на такой скорости. Я прижал ее к себе, приподнял и сделал еще пару шагов, затем закружил ее, продолжая осыпать поцелуями ее щеки. Я был очень голоден. Жадно вдыхая такой знакомый и приятный аромат ее волос, я целовал ее лицо, шею, возле ушей.

- Я люблю тебя… Люблю, люблю, люблю, - мне хотелось сказать это миллион раз, настолько громко, чтобы заглушить грохот отъезжающей от станции поезда. - Я тебя тоже люблю, - она стыдливо опустила взгляд, но я уже не помнил ее ошибок, своих обид. Разве важно было кто и что сказал? Вот они мы: обнимаемся, как полгода назад. Как год назад. Как два года назад – вот они мы. Мы. МЫ. Снова вместе. Снова неделимые. Не «я». И не «она». Мы…

- Скажи это еще раз. - Я люблю тебя. - Еще. - Я люблю тебя. Люблю. Люблю. Люблю. - Еще-еще-еще-еще-еще. Скажи это миллион раз. Скажи за все полгода, - она повторяла это слово много раз, а я чувствовал, как с каждым ко мне возвращались крупицы потерянного тепла. Сердце медленно собиралось. Пусть оно будет теперь состоять из множества склеенных кусочков – подобно фреске, но он будет дышать.

Мы простояли так немало – поезда проносились мимо, потоки людей вливались друг в друга, разделялись, снова собирались – может это был не самый удачный фон для столь ожидаемой встречи, но, ей Богу, если бы она назначила мне встречу в самом сердце Преисподней, я бы не задумался ни на миг идти туда или нет, так что центр зала станции метро был не худшим вариантом. Нужно было подниматься на поверхность, я попытался двинуться с места, но не почувствовал ног. Чуть не свалился. Собравшись, я все-таки зашагал, прижимая ее к себе, будто боясь отпустить от себя.

Мы прогуливались по Александровскому саду – в этом было что-то символичное, ведь именно здесь прошло наше первое свидание. Ей было тогда 16, а мне 18. Мы посидели на той лавке, где впервые поцеловались. Она была такая смешная. Мы вместе вспомнили, как она стеснялась меня, как потом, спустя месяцы призналась мне, что не ходила ни с кем за руку до этого дня, не говоря уже о поцелуях. Впрочем, насчет поцелуев, я тогда догадался сам. Дойдя до конца сада, мы пошли в обратную сторону – к памятнику Жукова – туда, где стояли мои ребята и девчонки.

- Пойдем, я представлю тебя друзьям, - я сказал это по привычке, скорее утвердительно, чем вопросительно. - Зачем? Я не хочу… Я боюсь, - меня её робость, как всегда, умиляла. - Брось, малыш, пойдем. Они давно хотят с тобой познакомиться. Им очень интересно то, кто же является причиной моего такого состояния, - я сказал это без язвы, абсолютно искренне. - Какого состояния? - Ты, типа, не знаешь что ли… - вместо ответа она поцеловала меня. Она всегда так делала, когда оказывалась в тупике, чувствовала себя виноватой. Мне было приятно. Обалденно. - Ну, все, пошли, - мы подошли к толпе, которая издалека уже выследила нас и вела взглядом все это время, - это – Маша. - Очень приятно, - она опустила глаза.

Она стеснялась всех и вся. Мужчин и женщин. Добрых и злых. Больших и маленьких. «Дайте повод – я постесняюсь» - это про нее. - А это – Алёна. - Очень приятно. - Коля, Женя, Ваня – с ним ты уже знакома, а это… это – Лена. - Очень приятно, - сказала она, подчеркнув слово «очень». В ней пробудилась охотница, а девушка, стоящая напротив, покусилась на ее добычу.

Хотя все было не так, просто она всегда вбивала себе в голову разный бред, причем в таком виде, в каком ей потом было бы выгодно этим потом постучать мне по голове. Она не знала всего, а объяснять ничего мне не хотелось. - Мне тоже. Я обожал ее. Всем сердцем и душой.

Она понравилась моим друзьям, ей тоже они понравились – я уже знал это. Все было волшебно. Так, как я мечтал. Все было именно так, как я мечтал каждый Божий день на протяжении вот уже нескольких месяцев… Подозрительно схоже, даже одинаково.

Я повернул голову налево. Мой взгляд уперся в обтянутую бежевой бумагой с рельефными рисунками стену. Бежевой, потому что я знал, что бежевой. Я почувствовал, как, где-то под грудной клеткой, стремительно, подобно стремительной химической реакции, начал собираться крик отчаяния, и быстро перевернулся на живот и заглушил свой вопль в подушку, пока он не успел разбудить всех спящих. А спали ровно все, кроме одного человека – меня.

Сердце колотилось бешено, мне не хватало дыхания, но оторвать лицо от подушки я тоже не мог.… Кое-как пришел в себя. Повернулся на спину. Открыл глаза. Там не было неба. Был белый потолок. Белый, потому что я знал, что он белый. Свет был выключен. Я давно его не включаю. Не хочу будить никого. Да и не нужен он мне. Ведь я знаю, что от моей кровати до двери – 3 шага, оттуда до поворота в прихожую еще 5 и еще одиннадцать до ванной. Я знаю, как в темноте дойти до ванной, чтобы ударить в лицо холодной водой и, посмотрев на свое почти невидимое в темноте отражение, сказать себе, что все позади. Скоро весна. Скоро все пройдет. Ты страдаешь. Я знаю это. Ты не говоришь. Но страдаешь, потому что я знаю, что страдаешь. Но скоро весна. Одиннадцать шагов. Поворот налево. Пять шагов. Дверь. Три шага. Кровать.

Бахтияр Алиев


Новогодняя неделя

Новогодняя неделя 31 декабря.
Так, оливье дорезала, курица готова, пюре готово, фрукты помыла, квартиру убрала, платье погладила, башку помыла, ноги побрила. Елка, тварь, еще раз упадешь, скормлю тебя бешеной корове! Ну, где же вы, гости дорогие, я как раз в праздничном новогоднем настроении проходите, блин, садитесь, угощайтесь! Ну, что за новый год? Чин-чин!

1 января.


Диван. Холодильник. Диван. Холодильник. Диван. Холодильник. Чародеи, гардемарины, Верка Сердючка, катарсис. Интересно, кто из гостей запер кошку в посудомоечной машине? Холодильник. Диван. Диван. Диван.

2 января.
Здравствуйте, гости дорогие! С вас мартини и мандарины, с меня оливье и елка. С праздником! Елка, тварь, стоять! А то скормлю тебя бешеным гостям. Кошку не видели?.. Странно. За новый год!

3 января.
Диван. Холодильник. Диван. Холодильник. Диван. Але, привет! К тебе? Нууу: это же надо движения совершать: Ну хорошо, еду. А у тебя еда еще осталась? Ок, тогда с меня мартини и мандарины. Предлагаю тост: ну, сами знаете:

4 января.
Я состою из оливье, а вместо мозга у меня мандарины. Надо сделать перерыв, пойти прогуляться, попить минералочки: Ой, здрасьте! Какими судьбами? Мимо бежали, решили заглянуть, водки хряпнуть, погреться? Ну, проходите: За новый год? Ну, давайте. Видела, как кошка сама залезает в посудомоечную машину и запирается изнутри надо завязывать с праздниками.

5 января.
Мам, пап, привет. С новым годом вас, дорогие, всего вам превсего! Мама, сжалься, если я съем твоего холодца, я тресну прямо на ваш праздничный стол или у меня желудок через уши на волю полезет. Нет! Никаких салатиков! Я беременна оливье хотите такого внука? Ну вот и оставьте меня тихо дышать в проход и сожалеть о своей никчемной жизни: Шампанского выпью, но только в качестве обезболивающего я же знаю, что живой из-за вашего стола не вылезу!

6 января.
Сегодня у нас сочельник, надо встретить светлый праздник как полагается! Так, оливье дорезала, курица готова, пюре готово, фрукты помыла, квартиру убрала, платье погладила, башку помыла, ноги побрила. Здравствуйте, гости дорогие, проходите: оставьте елку лежать, у нее, как у всей страны, спячка. Ну, с наступающим вас! Мне не наливать! Ну, если только чуть-чуть, символически: За рождество! И за новый год, конечно, же. Рождество главнее? Ну, давайте еще раз за рождество! И за новый год, чтоб он на нас не обиделся. За рождество и новый год вместе, чтобы никому не было обидно? Давайте!

7 января.
Диван. Диван. Диван. Надо собраться с мыслями и вспомнить, где в моем доме холодильник.

8 января.
Але, привет! Вы едите ко мне гадать? Ну, давайте: Только мартини не привозите, а то меня на суженого-ряженого стошнит. Выйду замуж в этом году, рожу ребенка, уеду за границу - отличный результат! За это надо выпить. Есть водка и минералка предлагаю продолжить гадание, мне еще надо денег в будущем году и здоровья, чтоб каникулы пережить! Предлагаю тост: ыыыыы:..

9 января.
Так, все, завтра на работу, пора приходить всебя. Кошка, выходи, я больше не буду! Здрасьте, вы опять ко мне? Слушайте, завтра на работу, имейте совесть! Чай будете? С тортом. Коньяк принесли? Ну хорошо, чайную ложку в чай и больше ни-ни! За новый, блин, год. Ух ты, какой чаек вкусный! Кому еще налить?..

10 января.
Так: Это мое рабочее место. Вот только вопрос кем я работаю? У меня где-то должна быть должностная инструкция...



«Какое тебе дело до того, что думают другие?» (отрывок)

 Какое тебе дело до того что думают другие отрывок Арлин была замечательной девушкой. Она была редактором газеты, которая издавалась в средней школе им. Лоуренса округа Нассау; она прекрасно играла на пианино и обладала хорошими художественными способностями. Она сделала несколько украшений для нашего дома, например, попугая в темной комнате.

С течением времени, когда наша семья познакомилась с ней поближе, она ходила в лес рисовать вместе с моим папой, который занялся рисованием в зрелые годы, как это делают многие.

Мы с Арлин начали формировать личность друг друга. Она жила в семье, где все были очень вежливы, и была очень восприимчивой к чувствам других людей. Она и меня учила более тонко чувствовать все это. С другой стороны, в ее семье считалось, что во «лжи во спасение» нет ничего плохого.

Я думаю, что человек должен обладать отношением типа «Какое тебе дело до того, что думают другие!» Я сказал: «Мы должны выслушивать мнения других людей и принимать их во внимание. Но если они неразумны и если мы считаем, что они ошибочны, то на этом все!»

Арлин тут же ухватилась за эту мысль. Ее было легко убедить, что в наших отношениях мы должны быть абсолютно честны друг с другом и говорить все напрямую, с полной искренностью. Это работало просто прекрасно, и мы очень сильно полюбили друг друга; эта была такая любовь, которая не походила ни на одну другую, мне известную.

После того лета я уехал в колледж в МТИ. (Я не смог поехать в Колумбию из-за еврейской квоты*.) Я начал получать от друзей письма, где было написано что-то вроде: «Видел бы ты, как Арлин гуляет с Гарольдом», или: «Она делает это, она делает то, пока ты там один в Бостоне». Что ж, я тоже гулял с девушками в Бостоне, но они ничего для меня не значили, и я знал, что с Арлин происходит то же самое.

Когда наступило лето, я остался в Бостоне, чтобы поработать. Моя работа состояла в измерении трения. Компания «Крайслер» разработала новый метод полирования для получения суперфинишного слоя, и мы должны были делать измерения, чтобы узнать, насколько новый слой лучше. (Оказалось, что новый «суперфинишный слой» ненамного отличается от предыдущего.)

Так или иначе, Арлин придумала способ быть ко мне поближе. Она нашла летнюю работу в Скитюэйт, примерно в двадцати милях от Бостона, она собиралась нянчиться с детьми. Однако мой отец переживал, что я слишком увлекусь Арлин и заброшу учебу, поэтому отговорил ее от этого — или отговорил меня от этого (я уже не помню). В те дни все было совсем, совсем не так, как сейчас. В те дни ты должен был прежде сделать карьеру, а уж потом — жениться. В то лето я смог повидаться с Арлин всего несколько раз, но мы пообещали друг другу, что поженимся сразу после того, как я закончу учебу. К тому времени мы были знакомы уже шесть лет.

Я немного невразумительно пытаюсь вам описать, какой сильной стала наша любовь, но мы были уверены, что просто рождены друг для друга.

После окончания МТИ, я отправился в Принстон и приезжал домой на каникулы, чтобы повидать Арлин. Однажды, когда я приехал повидаться с ней, то увидел, что у нее на шее появилась шишка. Она была очень красивой девушкой, поэтому это ее несколько беспокоило, но шишка не болела, поэтому она сочла это несерьезным. Она пошла к своему дяде, который был врачом. Он сказал ей растирать шишку рыбьим жиром.

Прошло некоторое время, и шишка начала меняться. Она становилась больше, — а может, и меньше, — и у Арлин началась лихорадка. Жар становился все сильнее, поэтому семейный врач решил отправить Арлин в больницу. Ей сказали, что у нее брюшной тиф. Тут же, как я поступаю и по сей день, я взял медицинские книги и прочитал про эту болезнь все, что смог найти.

Когда я отправился в больницу, чтобы навестить Арлин, она лежала в карантинном отделении — мы должны были надевать специальные халаты, когда входили к ней в комнату и т. п. В палате был врач, поэтому я спросил, что показал тест Вайделла -это абсолютный тест на брюшной тиф, который состоит из проверки наличия бактерий в фекалиях. Он сказал: «Результаты теста отрицательные».

— Что? Как это может быть? — сказал я. — Зачем все эти халаты, когда вы не можете даже найти бактерии при проведении опыта? Может быть, у нее нет никакого брюшного тифа!

В результате этого врач поговорил с родителями Арлин, которые сказали мне не вмешиваться. «Как никак, врач — он. А ты всего лишь ее жених».

С тех пор я успел узнать, что такие люди не знают, что делают, и ужасно оскорбляются, когда ты что-то предлагаешь или критикуешь их поступки. Сейчас я это осознаю, но хотелось бы мне быть сильнее тогда, чтобы сказать ее родителям, что врач-идиот (и он действительно им был) и не знает, что делает. Но в той ситуации ответственность за Арлин несли ее родители.

Так или иначе, через некоторое время Арлин явно стало лучше: опухоль спала и жар прошел. Но прошло несколько недель, и опухоль снова начала появляться. На этот раз она пошла к другому врачу. Этот доктор ощупывает ее подмышки, пах и т. д. и замечает, что там тоже есть опухоли. Он говорит, что у нее что-то не в порядке с лимфатическими железами, но еще не может точно определить болезнь. Он должен проконсультироваться с другими врачами.

Как только я об этом узнал, я отправился в Принстонскую библиотеку, просмотрел все лимфатические болезни и нашел «Опухоль лимфатических желез. A) Туберкулез лимфатических желез. Этот диагноз поставить очень легко... » — тогда я думаю,что у Арлин, видимо, что-то другое, потому что врачи не могут сразу поставить диагноз.

Я начинаю читать о других болезнях: лимфоденема, лимфоденома, болезнь Ходжкина и все тому подобное; все они относятся к раковым болезням одного или другого крайнего типа.

Единственная разница между лимфоденемой и лимфоденомой состояла, насколько я понял после очень внимательного прочтения,в том, что если пациент умирает, то это лимфоденома; если же пациент выживает — по крайней мере, в течение какого-то времени, — то это лимфоденема.

Как бы то ни было, я прочел все лимфатические болезни и решил, что болезнь Арлин, скорее всего, неизлечима. Потом я почти посмеялся про себя, подумав: «Готов поспорить, что любой, кто читает медицинские книги, считает, что он смертельно болен». И все же, очень внимательно все прочитав, я не смог найти альтернативы. Это было серьезно.

Потом я отправился на еженедельное чаепитие в Палмер-холл и обнаружил, что, как ни в чем не бывало, разговариваю с математиками, даже несмотря на то, что только что узнал, что Арлин, возможно, смертельно больна. Это было очень странно - словно у тебя два разума.

Когда я пошел навестить Арлин, я рассказал ей шутку о людях, которые, ничего не зная о медицине, читают медицинские книги и находят у себя смертельную болезнь. Но, кроме того,я рассказал ей, что, по-моему, мы попали в сложную ситуацию и я смог выяснить только то, что, в лучшем случае, у нее — неизлечимая болезнь. Мы обсудили различные болезни, и я рассказал ей, на что похожа каждая из них.

Одной из болезней, которые я описал Арлин, была болезнь Ходжкина. В следующий раз, когда к ней пришел врач, она спросила его: «У меня может быть болезнь Ходжкина?» Он ответил: «Да, такая возможность не исключена». Когда ее отправляли в окружную больницу, врач поставил следующий диагноз: «Болезнь Ходжкина —?» Тогда я понял, что врач об этой проблеме знает не больше меня.

В окружной больнице Арлин проверили по всем тестам, провели всевозможные рентгеновские исследования, чтобы обнаружить эту самую «Болезнь Ходжкина —?». Врачи устраивали консилиумы, чтобы обсудить этот особый случай. Я помню, что однажды ждал ее в холле. Когда консилиум завершился, медсестра выкатила ее на кресле. И вдруг из этой же комнаты выскакивает какой-то маленький человечек и подбегает к нам. «Скажите, — говорит он, задыхаясь, — у вас бывает кровавая рвота? Вы когда-нибудь кашляли кровью?»

Медсестра говорит: «Идите прочь! Идите прочь! Разве можно спрашивать об этом пациента?!» — и прогоняет его. Потом она поворачивается к нам и говорит: «Это врач из соседней больницы, который приходит на консилиумы и постоянно создает неприятности. Нельзя спрашивать пациента о таких вещах!»

Я этого не понял. Врач проверял какую-то возможность, и, если бы я был умнее, то спросил бы его, о чем он думает. Наконец, после многочисленных обсуждений, врач из больницы говорит мне, что они считают, что это, скорее всего, болезнь Ходжкина. Он говорит: «Временами ей будет становиться лучше, а временами придется лежать в больнице. Болезнь будет отступать и возвращаться, а ее состояние — постепенно ухудшаться. Полностью обратить ход болезни невозможно. Через несколько лет она умрет».

— Мне очень жаль это слышать, — говорю я, — я передам ей Ваши слова.
— Нет, нет! — говорит врач, — Мы не хотим огорчать пациента. Мы ей скажем, что у нее воспаление гланд.
— Нет, нет! — протестую я. — Мы уже обсудили возможность болезни Ходжкина. Я думаю, что она сможет с этим жить.
— Ее родители не хотят, чтобы она знала. Поговори лучше сначала с ними.

Дома все начали меня обрабатывать: мои родители, две моих тетки, наш семейный врач; они все давили на меня, говоря, что я — очень глупый юнец, который не понимает, какую боль он собирается причинить этой замечательной девушке, сказав, что она смертельно больна. «Как ты можешь так ужасно поступать?» — в ужасе вопрошали они.

— Потому что мы заключили договор, что мы всегда должны все честно говорить друг другу и на все смотреть прямо. Нет смысла выкручиваться. Она спросит меня, какая у нее болезнь, а я не смогу ей солгать!

— Но ты ведешь себя как ребенок! — сказали они, — ля, ля, ля. Меня не оставляли в покое, и все мне говорили, что я не прав. Я считал себя правым, потому что уже говорил с Арлин об этой болезни и знал, что она может посмотреть ей в лицо и что самым правильным решением в данной ситуации будет сказать ей правду.

Но, в конце концов, ко мне подходит моя младшая сестренка — которой тогда было лет одиннадцать-двенадцать, — и по ее лицу текут слезы. Она бьет меня в грудь и говорит, что Арлин — такая замечательная девушка, а я — глупый и упрямый брат. Я больше не мог это выносить. Это стало последней каплей:я сломался.

Тогда я написал Арлин прощальное любовное письмо, посчитав, что если она когда-то узнает правду после того, как я ей сказал, что у нее воспаление гланд, между нами все будет кончено.

Я все время носил это письмо с собой. Боги никогда не помогают людям; они только все усложняют. Я иду в больницу навестить Арлин — приняв это решение,там, на кровати, в окружении родителей, сидит она, чем-то расстроенная. Когда она видит меня, ее лицо светлеет и она говорит:

«Теперь я знаю, как ценно то, что мы говорим друг другу только правду!» Кивая головой в сторону родителей, она продолжает: «Они говорят мне, что у меня воспаление гланд, и я не знаю,верить мне им или нет. Скажи мне, Ричард, у меня болезнь Ходжкина или воспаление гланд?»

— У тебя воспаление гланд, — сказал я и умер внутри. Это было ужасно, просто ужасно!

Ее реакция была очень простой: «О! Прекрасно! Тогда я им верю». Она почувствовала полное облегчение благодаря тому, что мы сумели взрастить такое доверие друг к другу. Все разрешилось и разрешилось наилучшим образом. Ей стало немного лучше, и ее отпустили домой на некоторое время. Примерно через неделю она мне позвонила. «Ричард, — говорит она, — мне нужно с тобой поговорить. Приходи ко мне».

— Хорошо. — Я удостоверился, что письмо при мне. Я понял, что что-то случилось. Я поднимаюсь в ее комнату, и она говорит: «Сядь». Я присаживаюсь на краешек кровати. «Отлично, а теперь скажи мне, говорит она, — у меня воспаление гланд или болезнь Ходжкина?»

— У тебя болезнь Ходжкина. — И я поднял руку, чтобы достать письмо.
— Боже! — говорит она. — Должно быть, тебе пришлось пройти через ад!
Я только что сказал ей, что она смертельно больна, при этом признавшись в том, что солгал ей, а о чем думает она? Она переживает обо мне. Мне было ужасно стыдно за себя. Я отдал Арлин письмо.
— Ты должен был действовать так, как обещал. Мы знаем, что делаем; мы правы!
— Извини меня. Мне очень плохо.
— Я понимаю, Ричард. Просто больше никогда не делай этого.

Дело в том, что она лежала в кровати на втором этаже и сделала кое-что, что она частенько делала, когда была маленькой: она тихонечко встала с кровати и на цыпочках спустилась немножко по лестнице, чтобы послушать, что происходит внизу. Она услышала, что ее мать плачет навзрыд, и вернулась в кровать, думая: «Если у меня воспаление гланд, то почему мама постоянно плачет? Но Ричард же сказал, что у меня воспаление гланд, значит это правда!»

Позднее она подумала: «А мог ли Ричард мне солгать?» — и начала размышлять о такой возможности. Она пришла к выводу, что, как ни невероятно это звучит, кто-нибудь мог давить на меня до тех пор, пока я этого не сделаю. Она настолько спокойно относилась к сложным ситуациям, что тут же перешла к следующей проблеме. «Что ж, — говорит она, — у меня болезнь Ходжкина. И что мы теперь будем делать?»

В Принстоне я получал стипендию, но если бы я женился, то меня бы ее лишили. Мы знали, что это за болезнь: иногда на несколько месяцев Арлин будет становиться лучше, и она сможет находиться дома; потом на несколько месяцев ей придется ложиться в больницу — туда-сюда в течение, быть может, пары лет.

Тогда я решаю, несмотря на то, что уже прошел половину пути к своей кандидатской степени, что я могу устроиться на работу в лабораторию телефонной компании Белла, чтобы заниматься там исследованиями — это было очень хорошее место так что мы сможем снять маленькую квартирку в Квинсе, который расположен недалеко как от больницы, так и от лаборатории. Через несколько месяцев мы сможем пожениться в Нью-Йорке.

В тот день мы продумали все.

В течение нескольких месяцев врачи Арлин хотели сделать биопсию опухоли на ее шее, но ее родители не желали этого — они не собирались «тревожить бедную больную девочку». Однако с обновленной решительностью я начал обрабатывать родителей Арлин, объясняя, как важно получить максимально большой объем информации. С помощью Арлин, в конечном итоге я убедил ее родителей. Несколько дней спустя Арлин звонит мне по телефону и говорит: «Принесли отчет с биопсии». — Да? Хороший или плохой? — Не знаю. Приходи, и мы поговорим.


Это стало последней каплей. Я хочу сказать, что эта болезнь была первой в том чертовом списке! Я пропустил ее, потому что в книге было написано, что ее легко диагностировать, а врачи не смогли сразу определить болезнь и столько времени консультировались друг с другом. Я автоматически принял, что они проверили вероятность очевидного случая. А это и был очевидный случай: тот человек, который выбежал из комнаты, где проходил консилиум, и спросил: «Ты кашляешь кровью?» — мыслил совершенно правильно. Он знал, что это может быть!

Я почувствовал себя ничтожеством, потому что под влиянием сложившихся обстоятельств и считая врачей умнее, чем они есть на самом деле, пропустил очевидную возможность — а это плохо. В противном случае, я бы тут же предложил этот вариант,и врач уже тогда диагностировал бы болезнь Арлин как «туберкулез лимфатических желез —?» Я повел себя как дурак. С тех пор я стал умнее.

Так или иначе, Арлин говорит: «Таким образом, я могу прожить целых семь лет, и мне даже может стать лучше».
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не знаешь,лучше это или хуже?
— Ну, теперь мы не сможем пожениться так скоро.

Зная, что ей осталось жить всего два года, мы все решили настолько идеально, с ее точки зрения, что она встревожилась, когда узнала, что будет жить дольше! Но весьма скоро я убедил ее, что это только к лучшему. С того самого времени мы знали, что вместе можем разрешить любую ситуацию. Пройдя через это, мы без особых волнений встречали любую другую проблему.

______ * Примечание для иностранных читателей: система квот представляла собой практику дискриминации — ограничения количества мест в университетах, которые могли занять студенты еврейского происхождения _____

Р.Ф. Фейнман


Прыг: 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208
Шарах: 100 200
E-mail подписка: