Все думали, что этот маленький щенок ни на что не годен, что он и лаять-то не умеет и вообще глухонемой. Но Белый вырос в настоящего сторожевого пса...

Он появился в нашем доме случайно. Холодным дождливым утром сильные порывы ветра открыли неплотно запертую калитку, а замерзший «путник» посчитал это радушным приглашением войти...

— А цэ щэ шо таке прыповзло? — раздался голос тещи.

На мокрой траве сидело «щось», типа собака: маленькое, когда-то белое, скукоженное и дрожащее создание. Оно преданно заглядывало всем в глаза и неуверенно повиливало хвостиком. Вдруг не прогонят?

— Ой, какая миленькая, собачка! — дочка схватила щенка на руки, а тот незамедлительно начал облизывать ее лицо.

— Мы ее оставим у себя? Да? Ба? — не дожидаясь ответа бабушки, Анька изрекла: — Ты будешь Белкой... Как та, что в космос полетела! Белку нужно накормить! — не раздумывая, малая навалила щенку еды из холодильника в глубокую миску.

— Ну и дэ цэ видано! Собаку холодцом кормыть! — причитала теща.

Животинка ела жадно, давясь и похрюкивая от удовольствия.

— Ань! Ну, у нас же во дворе есть собака! — попыталась вразумить Анюту ее мама, а моя жена Лена.

— Точно! Белочка, пошли знакомиться! — дочка побежала к будке, в которой на цепи сидел Бетховен.

Здесь следует сделать лирическое отступление о нашей двенадцатилетней Аньке. С раннего детства она бредит кино. Смотрит все фильмы подряд.

Может цитировать огромные отрывки из полюбившихся. Не говоря уже о том, что всех и вся нарекает именами киношных героев, диски с которыми разбросаны на полках. Так, дворовой пес, помесь кавказца и дворняги, у нас теперь Бетховен.

Кошка, приблудившаяся несколько лет назад, - Pretty Woman, в интерпретации тещи — Прэтька. Сосед-пьянчужка стал Козлодоевым: «Сползает по крыше старик Козлодоев...» — глубокомысленно обронила как-то Анька, увидев того пьяным. И с тех пор никто по-другому Петра и не называет. Козлодоев — и точка! Соседский кот с вечно разорванным ухом и подбитым глазом, превратился в Шарапова: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!» — изрекла малая, жалея бедолагу. Нюрка потащила Белочку знакомиться с Бетховеном. Огромная псина — злая, но степенная—с удивлением смотрела на маленького бродягу с мокрым хвостом и слипшейся от грязи шерсткой.

— Анька! Стой! Не дай бог, разорвет!

Щен подошол к нашему мохнатому охраннику, то ли от страха то ли в знак уважения сделал лужу, а затем попытался прижаться к нему, заискивающе повиливая тонюсеньким хвостиком. От такой наглости Бетховен обалдел, а потом сделал то, чего никто из нас не ожидал: лизнул это несчастье в нос, вздохнул («эх, молодежь!») и полез в будку. Если вы думаете, что мокрый комок шерсти и пуха на этом остановился, то ошибаетесь: он стал карабкаться в тепло собачьего домика. Бетховен рыкнул маленько — и все. А малышка Белочка примостилась около него и, сладко зевнув, заснула.

Вернувшийся с рыбалки тесть заявил, взяв щенка-приблуду в руки:

— Эге, да это не Белочка вовсе, а Беляк... Кобель он... однако...

— Значит, будет Саша Белый! Из «Бригады»! — завопила Анька радостно. — Не выгоняйте его! Он уже наш! Глеб Жеглов говорю Шарапову, что подкидыш — к счастью...

Так во дворе появился второй пес: крепкий, на удивление молчаливый. С Бетховеном они жили мирно и дружно. Каждое утро Белый отправлялся на осмотр своих владений — шел следом за моей тещей. Куда она, туда и он: к курам заглянет, с козлятами поиграет, понюхает через прутья клетки поросячьи пятачки... В те дни, когда теща отправлялась в район на электричке, он гордо сопровождал ее до самого вагона. Ждал отправления состава и плелся себе во двор. А в четыре часа, как только первые пассажиры проходили улицей, стремглав несся встречать. По весне тесть за очень большие деньги купил молоденькую крольчиху—на расплод в будущем. Не помню породы, но что-то типа «гиганта». Таких в деревне ни у кого не было. Все село ходило смотреть на это чудо. Многие завидовали. Наш Белый «влюбился» в нее. Ставил лапы на клетку, заглядывал, вилял хвостом, а Эсмеральда высовывала мордочку через прутья, шевелила своим бархатным носиком.

— Миша! Ты бы перенес будку Бетховена поближе к клетке! — проворчала как-то теща мужу.

— Да кто полезет к нам во двор? Все же свои... — отмахнулся тесть.

— Папа, а собаки бывают глухонемые? — поинтересовалась Аня.

— Не знаю... А что?

— А Козлодоев сказал, что наш Белый — глухонемой придурок! И кусаться не умеет. Он назвал его «ни рыба, ни мясо — чёрт зна шо, а не собака!» — в голосе дочки звучала обида.

— Не Козлодоев, а дядя Петя! — одернула ее Лена.

— Угу,… Он плохой и дурак! — зло ответила дочь. Громкий вой Белого мы слышали лишь однажды: кто-то отравил Бетховена. Приехавший ветеринар ничего не смог сделать. Огромный пес умирал со слезами на глазах — ему было больно... Белый, когда понял, что старшего друга уже нет в живых, завыл — страшно, басовито и протяжно. С тех пор он перебрался под навес дома, поближе к клетке со своей подружкой крольчихой.

Как это смешно не звучит, но они действительно подружились. Когда ее выпускали попастись, Белый превращался в рыцаря-защитника и рычал на всех подряд. Однажды часа в три ночи нас разбудил жуткий вопль человека, который кричал от боли. Я кинулся во двор. То, что увидели мы, поразило: держа под мышкой нашу Эсмеральду, матерясь на чем свет стоит, отчаянно дрыгая ногами, Козлодоев изо всех сил пытался влезть на забор, а сзади, вцепившись мертвой хваткой в его левую ягодицу, жутко рыча, висел наш Белый! По штанам соседа расплывалось темное пятно. Я потянул пса за ошейник, другой рукой схватив неудачливого вора за шиворот. Теща крыла Петра, на чем свет стоит. Тесть огорченно молчал. Сосед потирал укушенную ягодицу и опасливо косился по сторонам. Итог всему подвела Анька: — А ты говорил, Козлодоев, что Белый кусаться не умеет! Собака бывает кусачей не только от жизни собачьей, но и когда такие придурки всем жить мешают! Теперь мы точно знаем: это ты Бетховена отравил! Не лезь больше в наш двор! А то скажу Белому: «Фас!» — порвет твой поганый зад... С тех пор все в селе знают: у нашего двора есть надежный и сильный охранник — пес Белый!