Ребёнок, окружённый критикой — учится обвинять;

Ребёнок, окружённый насмешками — учится быть недоверчивым;

Ребёнок, окружённый враждебностью — учится бороться;

Ребёнок, окружённый злостью - учится причинять боль;

Ребёнок, окружённый непониманием - учится не слышать других;

Ребёнок, окружённый обманом - учится врать;

Ребёнок, окружённый позором — учится чувствовать вину;

...и только сильные души могут порвать этот круг...

Ребёнок, окружённый поддержкой - учится защищать;

Ребёнок, окружённый ожиданием — учится быть терпеливым;

Ребёнок, окружённый похвалами — учится быть уверенным;

Ребёнок, окружённый честностью — учится быть справедливым;

Ребёнок, окружённый безопасностью — учится доверию;

Ребёнок, окружённый одобрением — учится уважать себя;

Ребёнок, окружённый любовью — учится любить и дарить любовь;

Ребёнок, окружённый свободой выбора - учится быть ответственным за свои решения.

...и такое воспитание сложно сломить..

Брайан ехал по пустынной дороге. Вдруг он увидел на обочине заглохший «Мерседес». В нём сидела пожилая женщина, выглядевшая совершенно растерянной. Он остановился перед её машиной, вышел из своего старого «Понтиака» и направился к уже было отчаявшейся женщине. Дама была очень испугана, ведь всё время, пока она сидела в машине, так никто и не остановился. А этот молодой человек — не причинит ли он ей зла?

— Меня зовут Брайан Андерсон, — представился тот. — Я вам помогу, мадам. Пересядьте пока в мою машину — там вам будет немного теплее.

Оглядев машину, он понял, что у машины лопнуло колесо. Однако в силу своего возраста женщина просто не могла справиться с проблемой сама. Брайан присел на корточки, заглянул под машину, чтобы определить, куда поместить домкрат, потом потёр руки, чтобы согреть пальцы, и принялся за работу. Поменяв колесо, молодой человек улыбнулся.

Дама спросила: — Сколько я вам должна за работу? — и поспешно добавила: — Цена не имеет значения.

Брайан ответил:

— Вы мне ничего не должны. Я просто помог в трудную минуту тому, кто в этом нуждался. Ведь только один Бог знает, сколько раз мне самому помогали в прошлом люди. Если вам действительно хочется меня отблагодарить, то в следующий раз, когда вы увидите кого-то в нужде, окажите помощь этому человеку и тогда вспомните обо мне.

Женщина поблагодарила и села в свой автомобиль. Через несколько километров она увидела ресторан. Она зашла в него, чтобы обогреться и перекусить перед дорогой. Девушка, обслуживавшая её, приветливо улыбнулась, несмотря на то, что она явно целый день находилась на ногах. Было видно, что ни её работа, ни беременность, ни повседневные хлопоты не лишили эту девушку приветливости.

Закончив свой ужин, женщина расплатилась за него банкнотой достоинством в 100 долларов. Пока девушка ходила за сдачей, дама быстро покинула ресторан. Вернувшись, девушка обнаружила, что женщина исчезла. Она оглядела столик и заметила на столе записку.

Слёзы брызнули из её глаз, когда она прочла написанное: «Вы мне ничего не должны. Я просто прошла мимо. Кто-то помог мне сегодня — так же, как я это делаю для вас. Если вы действительно хотите заплатить мне, то всё, что нужно для этого сделать — не позволять этой цепочке любви закончиться на вас». Под салфеткой на столе лежали ещё четыре банкноты по 100 долларов. И как только дама могла узнать о том, насколько нуждались в деньгах она и её муж?

Дома девушка, прижавшись к мужу, нежно поцеловала его и тихо сказала:

— Всё будет хорошо! Я люблю тебя, Брайан Андерсон.

Развитие цифровых средств видео- и фотосъемки привело к тому, что сейчас у каждого из нас в персональном компьютере хранятся тысячи фотографий, гигабайты видео, которые вроде бы представляют собой документы нашей жизни. Философ Роман ГАНЖА взялся доказать, что нынешнее буйство документа на самом деле является своей противоположностью. Антидокументы не так безобидны, как может показаться на первый взгляд, они заслоняют от нас реальность, подменяя понятия и уводя нас в мир опасных иллюзий.

Жажда событий

Принято считать, что наша жизнь становится все более и более документированной. И это связано вовсе не с прогрессирующим и уже дошедшим до какой-то невозможной крайности разбуханием домашних фото- и видеоархивов. Дело в совершенно новом — даже в некотором роде инновационном — способе заполнения личного архива. В былые времена архив обновлялся по мере того, как в жизни человека и его близких происходили какие-то значимые события — семейные торжества, поездки, выходы в свет. Архив упорядочивался в соответствии с годовым кругом праздников и воспроизводил сложный, неровный ритмический рисунок личной и семейной истории.

Именно история в ее необратимом движении от рождения к смерти, от поколения к поколению составляла настоящее содержание личного архива. Архив представлял ценность отнюдь не в качестве набора констатаций неких частных и случайных «фактов», но как целостный образ традиции — чего-то такого, что превосходит масштабы будничного и повседневного и привносит смысл в пустую, бессмысленную череду дней, соотнося убывающее время индивидуального существования с исполняющимся временем родового и общечеловеческого бытия. Таким образом, личный архив вовсе не был предназначен для воссоздания точной последовательности событий в тех или иных хронологических рамках. Он служил расширению жизненных горизонтов в процессе тихого, безмятежного созерцания.

Сегодня это положение вещей роковым образом меняется. Снимать фото и видео стали не просто чаще — изменились сами поводы к съемке. Казалось бы, вторжение будничного и непосредственного в личный архив должно придать ему объем и сообщить ранее недоступную степень живости. Так и есть; проблема однако же в том, что сырая материя повседневности на самом деле по-прежнему занимает не самое почетное место в наших персональных коллекциях медиа.

Но что же в таком случае мы снимаем чаще всего и почему мы это делаем?

Чтобы разобраться, представим простую ситуацию. Мы в гостях у родственников, бурный этап застолья позади, все разбрелись по комнатам, кто-то объединился для совместной игры, кто-то пытается общаться с детьми, кто-то просто беседует. У нас в руках камера, и нам не терпится ее включить.

Хорошо, если мы будем бесцельно бродить с включенной камерой по комнатам и фиксировать, так сказать, живую материю происходящего, никак в нее не вмешиваясь и не корректируя. В результате мы получим сырой документ, ценность которого — именно в непреднамеренности и случайности того, что мы увидим на экране.

Однако высока вероятность того, что мы поступим иначе. Мы попытаемся в слабоструктурированном потоке бессобытийности обнаружить некие зерна, зачатки событий, композиционно зафиксировать их, аранжировать, инсценировать и поместить в рамку. Как прирожденные режиссеры, мы жаждем событий; усматривая в происходящем возможность события, мы непременно постараемся дождаться кульминации, которая сулит нам, по-видимому, нечто вроде катарсиса. Но где же проходит эта тонкая грань, отделяющая событие от не-события или, скажем иначе, псевдодокументальность, имитацию от документальности в чистом виде?

Событие с мерседесом

Событие отличается от не-события тем, что его можно целиком и полностью выразить словами. «Белый мерседес врезался в груженную сантехникой фуру» — вот вам и событие. А когда просто разговоры, просто дорога, просто люди — то никакого события тут, разумеется, нет.

Я берусь утверждать, что только в этом последнем случае мы имеем право говорить о «документальности» в собственном смысле слова. Дело в том, что видеозапись некоего события вовсе не свидетельствует об этом событии — как бы странно это ни звучало, — но всего лишь иллюстрирует его. Ведь событие равно своей словесной формулировке, следовательно, реальность события тождественна истинности утверждения о том, что это событие произошло. Никакая видеозапись не способна сама по себе подтвердить или опровергнуть что бы то ни было.

Представьте: мы видим на экране каких-то людей, которые, как нам кажется, дерутся. Но что же при этом на самом деле происходит? Что это — «драка», «конфликт», «дружеская потасовка», «избиение», «разбойное нападение», «покушение на убийство», «игра», «имитация», «постановка»? Для ответа на этот вопрос требуется некое рассуждение, итогом которого и станет наиболее подходящее к случаю словесное описание. Предположим, это «избиение». Мы снова смотрим на экран и уже совершенно отчетливо видим, как кого-то избивают. Картинка перестает быть сырым документальным свидетельством происходящего и превращается в иллюстрацию «избиения». Документ исчез, зато появились «сюжет», «фабула», «развитие», «развязка», «подробность».

Ну, казалось бы, и что? Что же в этом плохого? — Плохо то, что наш архив превращается в анимированный комментарий к тому, что само по себе архивом не является, — к набору утверждений, — назовем его «дневником», который образует — в ретроспективе — фабулу нашей жизни. Плохо это тем, что отдельное утверждение не обязательно является истинным. Оно может быть и ложным. Разумеется, в эпоху семейных альбомов, собиравших под одной обложкой фотографии представителей нескольких поколений и нескольких ветвей общего семейного древа, также существовало — да и до сих пор существует — устное семейное предание, в котором правда могла быть самым бессовестным образом перемешана с ложью. Но эта ложь носила тем не менее полулегендарный и проблематический характер, всегда оставаясь на совести того, кто ее высказывает.

Семейный архив, таким образом, связывал многочисленные частные «дневники», не будучи жестко привязан ни к одному из них. Он образовывал тот пласт общей истории, без которого человеческие связи становятся хрупкими и ненадежными. Сегодня этого общего пласта нет. Или почти нет. Сегодня уходит в прошлое, например, практика обмена фотографиями между дальними родственниками, живущими вдалеке друг от друга. Каждый частный дневник, в котором «события» сконструированы и отсортированы необщезначимым и подчас весьма странным образом, сегодня иллюстрируется своим частным архивом, не претендующим на статус общего семейного документа. Нет общей почвы, а значит, нет мерила общей истины. Есть только частные истины и частные, понятные только своим создателям, истории.

Факты vs. вещи

Крайним выражением этой тенденции является — уже вне всякой связи с формированием личного или семейного архива — практика размещения или даже онлайн-трансляции в сети интернет «горячих» — имеется в виду не градус непристойности, а новизна и актуальность — видеосюжетов. При всем разнообразии тем эти ролики объединяет очевидное преобладание иллюстративности над документальностью.

Подчас «событийное» наполнение видеоряда реализуется технически очень просто. Транслируемая в сети живая запись уличной камеры наблюдения — это, можно сказать, документ, хотя и сугубо формальный, лишенный того человеческого содержания, которого мы, как правило, ищем в «свидетельстве». А вот вырезанные из этого потока несколько секунд записи ДТП — это уже иллюстрация.

Подобные сюжеты могут быть интересны здесь и сейчас, но они не имеют никакой ценности в качестве элементов архива. Грубо говоря, большинство таких записей совершенно неинтересно пересматривать — именно по причине того, что в них сложно, хотя и не невозможно разглядеть что-то еще, кроме искусственно имплантированного в них «события».

Мир, который находит отражение в нарастающей лавине видеоматериалов, — это, если воспользоваться формулой Витгенштейна, мир, состоящий из фактов, а не из вещей. И тем более не из людей. Этот гипнотический мир, наполненный подавляющими всякое воображение и вообще всякую мысль словесными конструкциями, так же далек от реальности, как пена, вскипающая на гребне волны, далека от океанских глубин.